Сегодня позвонил Ивану Максимовичу Рожину, с которым мы общаемся более дюжины лет. 18-летним солдатом, он принимал участие в штурме города-крепости Кёнигсберг.
Поздравил его с 75-летием взятия города.
Он усмехнулся: три четверти века назад, а все было, как вчера. Глаза закрываю, и, как в кино, вижу все до мельчайшей детали.
Сегодня Ивану Максимовичу идёт 94-й год. Ему сделали единственное послабление во время режима «самоизоляции» — федеральный телеканал «Звезда» снимал рассказ о штурме Кёнигсберга и тележурналисты упросили ветерана рассказать о том, как это было в апреле 1945 года.
— Меня снимали на вантовом мосту, который ведёт на улицу Киевскую в Калининграде. 75 лет назад мы с этого направления наступали на железнодорожный вокзал, который после ожесточенного боя взяли.
Смотрите эту передачу 9 апреля в 17:40 на телеканале «Звезда», сообщил Иван Максимович.
И тут же поинтересовался: как поживает поселок Нивенское? Предприятие «К-Поташ Сервис»?
Вопрос не праздный: два года назад по приглашению руководства предприятия Иван Максимович провел Урок мужества в Нивенской школе. Помню тогда в зале яблоку негде было упасть. А как рассказ слушали школьники: не передать!
О Нивенском вспомнил не случайно. Рассказывал школьникам:
— Запомнил я и нынешний поселок Нивенское, — сообщил ребятам ветеран. — Недалеко от него гитлеровцы расстреляли две тысячи лошадей, чтобы они не достались нам. В спешке они их бросили в поле, животных пришлось зарывать нам. А как бы эти две тысячи лошадей пригодились бы потом, когда новый советский регион поднимали фактически из руин.
… Мы возвращались в Калининград на машине. Почетный гражданин города Калининграда все переспрашивал: а когда предприятие выйдет на полную мощность? Оно очень нужно нашему региону — это не какое-то отвёрточное производство, а мощь, наше будущее.
А сегодня мне хочется рассказать о ветеране побольше. Хотя бы малую часть из того, что хранится в журналистском блокноте.
* * *
Иван Максимович Рожин родился 14 сентября 1926 года в крестьянской семье в деревне Макарино, Вологодской области. Летом 1941-го вместе с мамой и младшим братом отправился в Кандалакшу, куда должны были съехаться многие родственники. Там и застала его война…
В том же 1941 году 15-летний Иван с младшим братом и матерью оказались сначала в Коми, а в 1943-м Ивана призвали в армию. Вначале он окончил полковую школу и в ноябре 1944 года был отправлен на фронт.
Боевое крещение Рожину довелось принять в Восточной Пруссии (ныне поселок Чистые Пруды). Тот первый бой едва ли не стал последним, когда 18-летний Ваня нос к носу столкнулся с матерым немецким корректировщиком огня. Но повезло ему, а не фашисту, которого Иван взял в плен.
Весной 1945 года 21-й гвардейский стрелковый полк, в котором воевал рядовой Иван Рожин, подошел к окраинам Кёнигсберга. Накануне решающего штурма в наших рядах царило необычайное воодушевление. Гитлеровцам так и не удалось захватить ни Москву, ни Ленинград, а Кёнигсберг был таким же символом немецкой земли, как эти наши две столицы. И его нужно было взять любой ценой.
Штурм Кёнигсберга
Ровно в 9 часов утра 6 апреля 1945 года артиллерия 11-й гвардейской армии начала артиллерийскую подготовку. Полторы тысячи орудий и минометов, в том числе 769 орудий крупного калибра, в течение двух часов били по заранее намеченным целям. С каждым новым залпом стены моего НП вздрагивали, и с насыпного потолка начинала сыпаться мелкими крошками земля, пробиваясь сквозь вибрирующие настилы бревен. Можно было только представить, что же творилось там, в Кёнигсберге.
В первые же минуты после огневого шквала город как бы исчез из поля зрения, погрузился в сплошное море дыма, пыли и огня. Среди всего этого дымного пламени можно было разглядеть в бинокль взлетающие в воздух куски бетона, бревна, листы железа, искореженные остатки военной техники. В воздухе они сталкивались и рушились на землю. Так и думалось, что после всего этого в городе-крепости не останется ничего живого. Но гитлеровцы подготовились весьма основательно, превратив едва ли не каждый дом, каждое укрытие в огневую точку.
Стрелковая рота, в рядах которой находился командир отделения автоматчиков гвардии младший сержант Рожин, наступала на Кёнигсберг со стороны ул. Дзержинского с самых дальних окраин. Задача была проста – овладеть пунктом немецкой обороны в районе трамвайного депо. Тяжелые самоходки, которые везли наш десант, на подступах к депо притормозили, дороги были завалены, а кругом стелился едкий дым.
– По Трамвайному переулку мы подошли к сильно укрепленному зданию, – вспоминает Иван Максимович. Командир взвода лейтенант Петр Безрученков приказал моему отделению занять первый этаж здания и уже из него прикрывать продвижение взвода огнем. Мы расположились в кухне, выставили стволы из окон и приготовились стрелять, а лейтенант со вторым отделением выдвинулся по проулку.
Внезапно раздался мощный взрыв. А через пару минут в кухню занесли нашего взводного, у которого вся спина была усеяна осколками. Мы чуть не угробили лейтенанта, когда по неопытности начали вытаскивать из спины еще теплые осколки. Хлынула кровь, а потому мы перевязали офицера с шеи до пояса, положили на плащ-палатку, и я приказал отнести раненого к санитарам.
Петр Нефедович приподнял голову и еле слышно произнес: «Отомсти, Рожин, врагу за мои раны. Принимай командование взводом на себя!»
Корректировщики
Только лейтенанта вынесли, и Рожин дал команду: «Приготовиться к атаке!» – как в переулке показалась легковая машина.
– Видать, какие-то залетные фрицы, – заметил младший сержант, – по машине, огонь!
Стреляли, естественно, по колесам, но две пули угодили в лобовое стекло. К счастью, оба немца, рыжий двухметровый подполковник и майор чуть поменьше, уцелели. Их привели в кухню, где Рожин, сняв с себя каску, бросил ее на стол и приказал пленным выкладывать в нее содержимое карманов. Майор, понимавший по-русски, тут же с готовностью все выложил, а подполковник замешкался, и Рожину пришлось досылать патрон в патронник, чтобы «поторопить» старшего по званию. Как только подполковник все достал, стала ясна причина задержки: у него были часы Сумского часового завода с решеткой, трофейная, сделанная русским солдатом-умельцем зажигалка и советский серебряный портсигар 1924 года выпуска.
Рожин распахнул плащ на офицере, увидел крест и медаль желтого металла, сорвал их, бросил наземь и попытался раздавить каблуком: «Мразь, за наших ребят получил!» А потом вдруг обнаружил у немца планшет с подробно нанесенной боевой обстановкой, с огневыми точками. О лучшем подарке можно было и не мечтать. Оба фрица были корректировщиками, посланными фашистским командованием уточнить расположение советских войск. Майор сознался, что рассчитывали встретить русских километров через пять, не раньше…
Немцев отправили в наш тыл, а спустя несколько минут раздался еще один сильный взрыв, так что вздрогнула земля и высыпались все стекла. Оказалось, что к этому зданию подошел немецкий «тигр», но принять участие в бою он не успел. Подкараулившая его советская самоходка врезала снарядом в бок машине со свастикой и угодила в боекомплект. Взрыв был такой силы, что башню сорвало и отбросило метров на двадцать. Примечательно, весь «тигр» был покрыт штукатуркой толщиной в 3–5 сантиметров для того, чтобы, в случае попадания бутылки с зажигательной смесью, загоревшаяся известка кусками отваливалась, вместе с языками пламени, не причиняя вреда самому танку…
Бой за вокзал
После того как к депо подошли основные силы, взводу Рожина приказали наступать в сторону вокзала.
– Немцы, не мудрствуя лукаво, сдвинули несколько паровозов, чтобы мы не смогли взять вокзал, – продолжает ветеран. – Но у нас была своя тактика. Старший лейтенант Тигунцов, командир роты, приказал начать атаку с дружного метания гранат. Мы сначала бросили по одной гранате, а следом по второй.
Взрывы были такие, что посыпались стекла из навеса вокзала. Одним из первых я вскарабкался на паровоз, но тут же увидел, как фашист из паровозной кабинки издевательски улыбнулся и бросил мне под ноги гранату. Я ее успел отшвырнуть носком сапога, а потому оказался невредим, осколки только посекли пальцы рук. А через секунду я срезал фрица длинной очередью…
Тильзитский сыр и монахини…
– После вокзала мы устремились на штурм кирхи, которая стояла на месте нынешнего Дома искусств. Она была окружена высоким кирпичным забором. Выстрел из самоходки проделал в кирпичной кладке огромный проем, мы ворвались во двор, а затем и в кирху. И здесь увидели необычную картину – внутри все было превращено в склад для тильзитского сыра, только проход оставили метра полтора. Но так как мы перед наступлением расписались в том, что не будем употреблять немецкие продукты питания, воду и спиртные напитки – они отравлены, никто даже не притронулся к сыру…
А в другой кирхе, которая стояла на пересечении нынешних улиц Дзержинского и Октябрьской, как только мы к ней подошли, дверь распахнулась и почти что строем вышли сразу 75 монахинь. А ко мне подошла настоятельница и что-то спросила. Насколько я понял: как быть дальше? Я ей махнул, мол, идите в направлении вокзала, там уже безопасно.
Она развела руками, мол, не понимаю. И тогда я изобразил стук вагонных колес и гудок паровоза. Настоятельница кивнула, и больше мы этот отряд в черных сутанах не видели…
Капитуляция
Весь день 8 апреля группа младшего сержанта Рожина то и дело вступала в боестолкновения с противником.
– У нас приказ: по улице ни в коем случае не идти – она под обстрелом засевших в домах фашистов, – снова возвращается в 1945 год Рожин. – Поэтому передвигаемся дворами. Дом за домом очищаем от врага. Врываемся с черного хода в подъезды и проверяем все квартиры подряд. Заглядываем в подвалы. Поднимаемся на чердаки…
Прямо перед нами какая-то улица. На доме полуобгоревшая надпись «Mitteltragheim». Сейчас это улица Пролетарская. Верхние этажи зданий разрушены. Тротуары завалены грудами битого кирпича. Вся проезжая часть заставлена легковыми машинами – искореженными, полусожженными. Такого количества легковушек я раньше никогда не видел. Впечатление такое, что здесь собрался весь автотранспорт рейха.
Потом ворвались в здание нынешней мэрии, на первом этаже был магазин «Опель», везде аккумуляторы у стены стояли. Здесь во время передышки накрыли какой-то стол красной материей и парторг провел короткое собрание, на котором меня приняли в партию. А через несколько минут раздался громкий голос на немецком языке – с помощью громкоговорителя фрицам объявили, что комендант генерал Отто Ляш подписал акт о безоговорочной капитуляции…
Пленных собирали на нынешней площади Победы и конвоировали в район Тапиау (ныне – Гвардейск). Всего сдалось порядка 91 тысячи солдат и офицеров противника. Чтобы вы яснее представляли такое количество, скажу одно: когда голова колонны находилась уже в Тапиау, хвост был еще в Кёнигсберге, она растянулась на 39 километров!
Хохмач Никулин и доктор Шор
5-я гвардейская стрелковая дивизия, в составе которой воевал Иван Максимович, была известна на всем фронте. Ребята в ней собрались самые отчаянные, воевали по-суворовски, одерживая победы едва ли не в каждом бою. Командир дивизии генерал-майор Георгий Борисович Петерс в молодости был сапером, человек смелый, можно сказать, отчаянный, не терпел людей нерешительных, сомневающихся. До войны он был директором института рыбной промышленности, привык беспрекословному подчинению. Кстати, Указом Президиума Верховного Совета СССР от 5 мая 1945 года Георгию Борисовичу было присвоено звание Герой Советского Союза.
Он был далеко не единственным Героем в дивизии. Этим же приказом высокое звание было присвоено и командиру 21-го гвардейского полка майору Ивану Макаровичу Устинову, которому на момент штурма Кёнигсберга было 27 лет. Уроженец знаменитой станции Тайга полком руководил умело. А после войны стал прорабом, который строил в Москве первую послевоенную высотку.
А были в дивизии и те, кому не удалось стать Героем Советского Союза, но они пользовались большим уважением и любовью у сослуживцев. Например, младший сержант Юрий Никулин из гаубичного полка 155-мм гаубиц. Именно он из своей гаубицы сделал первый пристрелочный выстрел по Кёнигсбергу. С раннего возраста Юрий Владимирович собирал анекдоты, записывая их в отдельную тетрадь. Однажды он поспорил с приятелем на десять пачек папирос, кто больше расскажет анекдотов. Условие было такое – если соперник знает анекдот, то сразу же надо начинать другой. Едва приятель успевал произнести первую фразу, как Никулин перебивал: «Знаю!»
В конце концов, начал рассказывать он. И в течение двух часов травил анекдоты. Никулин не дошел еще до половины, как его признали победителем, поскольку слушатели устали смеяться и время приближалось к утру.
В то время как 21-й гвардейский стрелковый полк стоял в немецкой крепости Тапиау (позже переименованной в Гвардейск), в минуты затишья бойцы и командиры собирались в небольшом скверике. «Когда Юра травил анекдоты, мы просто лежали со смеху», – вспоминает Иван Максимович. – Мало кто из нас сомневался в том, что он станет артистом, но, чтобы таким великим – наверное, никто не думал. Он тоже стал Героем, только Героем Социалистического Труда. Мы с ним не пересекались после войны, когда он прехал на съемки в Калининград, я болел. Но хорошо помню, к однополчанам он всегда относился с большой теплотой…»
Сразу трое «выходцев» из полка – Майоры Шустов и Котов, а также капитан Калюжный стали председателями колхозов, а полковой врач капитан медицинской службы Лев Шор, несколько десятилетий возглавлял Калининградскую областную больницу, стал доктором медицинских наук, 34 лет являлся главным хирургом Калининградской области.
Более 30 лет в строительстве
…За мужество и отвагу в боях за Кёнигсберг гвардии сержант Рожин был награжден орденом Красной Звезды, а после освобождения косы Фрише Нерунг был представлен к званию Героя Советского Союза. Но тут война закончилась, и генерал-майор Петерс не дал хода представлению. Слишком много героев, по его мнению, дивизии было ни к чему…
10 послевоенных лет Иван Максимович служил в армии, но хрущевское сокращение привело его на стройку. Возводил сначала военные объекты, потом трудился на строительстве жилья. Прошел трудовой путь от мастера ПМК-368 до заместителя директора предприятия «Калининградспецстрой». На пенсию ушел в 1986 году…
На снимке: Иван Максимович Рожин во время выступления в школе поселка Нивенское (из архива автора).
Поделиться: