Битва в Австрии

Суворовы в Кёнигсберге. Часть 5.

«Старый Фриц», несмотря на победные реляции своим подданным, был очень угнетен сражением у Цорндорфа. Но он не видел и сотой части того, чем были ошарашены его солдаты. Самое страшное впечатление на германцев произвели умирающие русские воины. Они сражались до того момента, пока могли держать в руках оружие, а когда и на это не оставалось сил, искали момент, чтобы нанести хоть какой-то вред противнику.

*

Если пруссы приближались к лежащим на земле солдатам слишком близко – те, вцеплялись в пруссаков зубами – в ноги, руки. В то, до чего можно было дотянуться. Большинству из них жить оставалось несколько минут, а то и секунд. Но они и последние мгновения своей жизни не молили о пощаде…

Сегодня, когда на западе модно переписывать историю, о таких эпизодах Семилетней войны англосаксы предпочитают не вспоминать.

Сентябрь близится, а Корфа нет, как нет

Барон Николай Андреевич Корф – номинальный генерал-губернатор «покоренных областей королевства Пруссии» – по жизни был еще более осторожным человеком, чем фельдмаршал Апраксин. Даже после сражения под Цорндорфом и отводом русский войск за Вислу, он все еще не спешил в Кёнигсберг.

В идеале он ожидал известия о том, что задира Фридрих II сложил буйну голову на полях сражения, а, стало быть, не опасен. Но, голову в этой войне он так и не сложил.

И такой момент едва не наступил в октябре 1758 года, когда прусский король решил отыграться на австрияках. Но в сражение при Гохкирхе ( Hochkirch ) едва унес ноги. И численное меньшинство в живой силе и пушках здесь ни при чем. Объединенная прусская армия в то время насчитывала порядка 60 000 штыков, австрийская – около 100 000 человек, но в сражении приняли участие значительно меньшие силы: 29 000 против 78 000.

Причем австрияки нанесли вероломный удар на рассвете, когда пруссы еще спали. Вывалились из тумана и сходу атаковали противника. Сон Фридриха II был настолько крепок, что когда его добудились, дом в котором он находился, был уже обстрелян.

Королю повезло, чего не скажешь о других. Шурин Старого Фрица принц Франц Брауншвейгский не сумел должным образом увернуться от пушечного ядра – младшему брату супруги короля раскаленным шаром просто срезало голову. В бою пал и лучший друг Фридриха II – фельдмаршал Кейт.

Ох, и интересный был человек. В 1715 и 1719 году этот шотландский дворянин участвовал в двух восстаниях якобитов, пытавшихся восстановить правление династии Стюартов. Оба раза уцелел после поражений и расправы над восставшими. Через Южную Европу перебрался в Россию, был принят в 1728 году на службу сразу в звании генерал-майора.

Но куда милей сражений ему была тайная власть над людьми. Именно Кейта считают отцом-основателем русского масонства. В 1732 году он стал мастерам пете6рбурской масонской ложи.

Дальше – больше. В 1737 году стал генерал-аншефом, несколько месяцев спустя назначен наместником в Малороссии, в 1740 году стал гетманом этих земель.

Ему бы служить и служить. Однако когда в 1747 году не разрешила въезд в Россию его старшему брату Джорджу, Джеймс обиделся и подал в отставку. Рассчитывал на то, что Елизавета Петровна учтет все его прежние заслуги, но этого не произошло.

Джеймса рассчитали и отпустили с миром, с твердым обещанием никогда не сражаться против России. Спустя несколько дней он уже оказался дорогим гостем при дворе Фридриха II, где уже обосновался Джеймс.

И сразу после принесение клятвы на верность Старому Фрицу, он получил из рук короля погоны прусского фельдмаршала. Случайности здесь нет – Фридрих II лично руководил масонской ложей в собственном государстве.

А через два года Джеймс был назначен комендантом Берлина.

И вот в Гохкирхе сразу две австрийские пули оборвали жизнь 61-летнего фельдмаршала.

К счастью для пруссов, сражение не было продолжительным по времени. Потери убитыми были гораздо меньше, чем при Цорндорфе, соответственно 3 816 и 1 432 человека. Раненых было больше.

Австрийский маршал Даун проявил излишнюю благосклонность к противнику и не стал преследовать отступающие прусские части. Старый Фриц ответил на это особой благодарностью – к концу этого же, 1758 года вытеснил все австрийские войска из Саксонии.

Но пока он был занят австрияками и французами, которые в этот год потерпели от Фридриха II сразу три поражения, можно было смело предположить, что путь Корфу в Кёнигсберг был открыт.

И хотя сборы затянулись, но дальше медлить уже было совсем неприлично. Николай Андреевич прибыл в Кёнигсберг 11 ноября 1758 года.

Бальные церемонии

Нельзя не сказать хотя бы в двух словах о самом бароне. Родился он в 1710 году в семье представителя древнего вестфальского рода, который перебрался в Лифляндию. Трудно сказать, как бы сложилась его судьба – если бы не женитьба на Екатерине Скавронской, племяннице Марты Скавронской (при крещении получившей имя Екатерина I). Соответственно Елизавете Петровне она приходилось двоюродной сестрой. Родная сестра жены была замужем за российским канцлером Михаилом Воронцовым.

Попав в ближайшее окружении императорской семьи, Николай Андреевич сумел стать очень полезным человеком, выполняя поручения императрицы. Так, именно он привез из Киля будущего императора Петра III, от имени Елизаветы Петровны поздравил в Стокгольме нового короля Адольфа-Фридриха, выполнил еще несколько щекотливых заданий.

Итак, Корф в Кёнигсберг не спешил. Мы рассказали о неофициальных причинах, но была еще и официальная. Его супруга скончалась в 1757 году, и это позволило Николаю Андреевича какое-то время изображать роль неутешного вдовца. Хотя некоторые историки утверждают, что, по крайней мере, с его стороны, это был брак по расчету, любовью в нем и не пахло.

Прибыв в Кёнигсберг, Корф почти сразу определил, что город живет, словно в двух изменениях. С одной стороны есть видимость подчинения со стороны власти и жителей Кёнигсберга, с другой – городская знать в душе считает победителями себя. Французы, завоевав территории, старались всех нагнуть. Австрияки – заставляли экономику работать на себя. А русские?! Это самые благосклонные в мире завоеватели!

Как тут не вспомнить историю, происшедшую спустя более полувека после описываемых событий – в середине «десятых» годов XIX века в Париже. Взятие города на Сене произошло 30 марта 1814 года, причем российский император въехал во французскую столицу на жеребце. И если обыватели только-только присматривали к коню и к императору, то Наполеон Бонапарт точно знал – именно этого жеребчика, которого нарекли Эклипсом, он лично подарил Александру в знак благодарности за Тильзитский мир.

Русские слегка «осоловели» в Париже. Будущий военный генерал-губернатор Санкт-Петербурга Михаил Милорадович, кстати, «поставивший на уши» всех красавиц Парижа за несколько лет до начала нашествия Наполеона, чувствовал себя в столице Франции в своей тарелке. За несколько дней он умудрился «просадить» в казино свой … трехлетний заработок.

Еще благороднее поступил будущий генерал-губернатор Новороссии Михаил Воронцов. Перед тем, как покинуть Париж, он тщательно собрал все долговые записки своих офицеров и нижних чинов и решил все это оплатить.

Долгов оказалось на 1,5 миллиона рублей. Много это или мало? Напомню, что в 1814 году живой гусь стоил 1 рубль 20 копеек, живая курица – 70 копеек, 10 яиц – 23 копейки, мед – 20 рублей за пуд. Говядина стоила – 40 копеек за кг. Впрочем, как и вермишель.

Воронцов выплатил все! Да еще и извинения принес за то, что, мол, объели и обпили.

И это было, возвращаясь к поэзии А. С. Пушкина, «здесь русский дух, здесь Русью пахнет

Как поступает прибывший в Кёнигсберг Корф? Он старается максимально облегчить и увеселить жизнь Кёнигсбержцев. Балы, игры в карты, шампанское, необременительные отношения между мужчинами и женщинами.

«…не столько был он способен к гражданскому правлению и знающ в делах, к оному относящихся, сколько сведущ во всем том, что принадлежало до придворной и светской жизни. Говорить и читать по-русски хотя он и умел довольно хорошо, но сего далеко еще не было достаточно, но ему нужно было давать ежедневно на многие дела свои решительные резолюции…

А к сему и недоставало в нем быстроты ума, и решительности скорой и безошибочной, и потому принужден он был полагаться по большей части на то, что скажут, присоветуют и напишут наши секретари и советники», пишет уже известный нам Андрей Болотов.

И добавляет:
«К вящему несчастию, по совершенному неумению своему по-русски писать, он не мог ничего сам не только сочинять, но и написанное переправлять… он был вспыльчивого и горячего нрава человек… не случалось мне еще ни одного видеть и найти ему подобного и такого, который бы так много к гневу бранчливости был склонен, как сей человек…

За все про все, и не только за дела, но и за самые иногда безделицы он сдерживался и распалялся чрезвычайным гневом и осыпал всех, кто б ни был, слуга ли его или подчиненный, жестокими бранью и ругательствами. Со слугами и домашними своими жил он в беспрерывной войне и драке, а для всех подчиненных он был столь несносен, что из всех, имеющих до него дело, не оставался ни один без огорчения от него…»

Но мог ли долго кутить в Кёнигсберге такой, с позволения сказать, повеса?!

В Санкт-Петербурге уже подбирали сменщика. И остановились на кандидатуре Василия Ивановича Суворова.

А если уже ставить на Корфе заключительную точку, не могу не привести такой исторический факт. Детей Николаю Андреевичу бог не дал. Зато плодовитых племянников хватало.

                                         Барон Корф

Возможно, я кого-то удивлю, но будущий министр юстиции Дмитрий Николаевич Набоков женился на баронессе Марии Фердинандовне фон Корф, когда невесте едва исполнилось 15. Стоит ли удивляться, что их внук Владимир в цветах и красках описал любовь к девочке-подростку и назвал свою повесть «Лолита»?!

Автор Юрий Москаленко

Поделиться:

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *